Пугачев-победитель - Страница 15

— Ну, парень, докладывай! По какому такому государственной важности делу решился ты потревожить его царское величество? — начал Зацепа.

— Желая принести посильную пользу народам, населяющим российскую империю, — зачастил явно заученную речь белокурый, — решился я, преодолевая многие трудности и пренебрегая опасностью для живота моего, обратиться к его царскому величеству с меморией, сиречь, докладной по государственным делам запиской...

— Из подьячих, что ли? — небрежно осведомился Пугачев. И покосился в ту сторону, где за не доходившей до потолка тесовой перегородкой находилась новая «полоняночка». Ему показалось, что кто-то там, за переборкой, всхлипнул... Наморщил брови.

— А ни боже мой! — запротестовал белокурый. — Мы по купечеству...

— Из шкуродралов, значит? Так! Ну, докладывай!

— С малых лет задумываясь о том, как бы полутче устроить все в российском государстве...

— Эвона, куда махнул?! — добродушно изумился Пугачев. — С малых лет хорошо в бабки, а то в городки играть... Ну, послухаем...

— Возлюбя всяческие науки...

— Поди, драли?

— Стремился я к расширению моего умозрения.

— А ты покороче! Что мне с твоего умозрения?

— Размышляя о причинах нестроения в российском государстве, нашел я оные причины в несоответствии государственного строя с законными вожделениями самого населения, которое, будучи от природы награждено острым умом, издревле стремится к прекращению тиранских поступков своих правителей...

— От Катьки да от ейных полюбовников, дистительно, многие тиранства идут! — качнул головой Пугачев. — Она, немка, нашего первородного, можно сказать, сыночка и наследника свят-отеческого престолу правов лишить замышляет. Собирается, говорю, на престол-то святой какого-то своего полюбовника посадить... Но мы ей бока огладим, рога пообломаем. Мне цесаревич и то пишет: «Долго ли, мол, тятя, буду я терпеть злое тиранство маменькино и ейных полюбовников»...

Опять Зацепа предостерегающе крякнул.

— Располагая неким достатком, сиречь денежными средствами, с согласия родительницы моей отправился я три года тому назад в заграничные земли, дабы изучить тамошние порядки.

— Ничего хорошего там нет! — вымолвил Пугачев. — У нас лутче. Люди сытнее едят... Ну, договаривай, парень. Только поторапливай! А то мы должны еще важным делом заняться.

Он покосился на перегородку.

— Изъездивши многие страны, нашел я, что наибольший порядок имеется у короля шведского в его королевстве. А почему сие? А потому, что права королевские там ограничены.

— То есть, как это? — полюбопытствовал Пугачев.

— Имеется у них, шведов, наподобие нашего Сената — рыксдаг, то есть представительная палата. Само население выбирает в оный рыксдаг депутатов. Коих выбирает благородное сословие, коих духовенство, а коих градское сословие, сиречь бюргеры...

— Ты это к чему, парень? — воззрился Пугачев.

— И король шведский не имеет права без согласия рыксдага новые подати да налоги вводить, армию уменьшать или увеличивать, а буде ежели пожелает с кем войну вести, то должон предварительно о том советоваться...

— Это нам плевое дело! Без совета с министрами и Катька ничего не делает...

— И будучи в Штокгольме-городе, того королевства столице, узнал я от верных людей, что такое у них намерение имеется, чтобы королевской власти совсем не было…

— Корольку своему, значит, перо вставить хотят? — обрадовался Пугачев. — Здорово! Пущай их!

— А намерены они, шведы, чтобы заместо короля наследственного да был у них государству начальник по народному выбору и был бы его правам срок, скажем, в три или четыре года...

— А потом как?

— А потом население нового начальника государству выбирает...

— Народишко-то? — изумился Пугачев. — Ой, парень, брешешь ты что-то! Как же это можно, чтобы народ нам кого в правители выбирал? Да где же это видано? Царь, так царь, чтобы божьею милостью... Опять же, помазанный на царство... А как почнут выбирать, то будут только булгачить...

— История нас учит, что в древности многие государства по целым столетиям без царей обходились. Это республика называется...

— Как это?

— К примеру сказать у эллинов, сиречь древних греков, так было.

— У пиндосов? Нашел кого в пример ставить?! То-то их турка и прищемил. И пищать не смеют...

— Было сие также у древних римлян до кесарей!

— А нам-то что от того? Мало кто с ума сходил?! — засмеялся Пугачев. — Ну их, твоих пиндосов, к ляду. Ты лутче вот что... С которого, гришь, городу?

— Из города Серпухова.

— Есть такой! Знаем! Бог поможет, приведем и Серпухов под нашу высокую руку... А пока что брось ты, парень...

— Что бросить?

— Языком молоть. Ни к чему это! А ежели ты нашему царскому величеству служить желаешь, то бери-ка, скажем, ружье, а то хоть пику. Конька какого там дадут станишники...

— Я верхом не могу! — смутился белокурый.

— Свалиться боишься, что ли? Как мерзлые штаны на заборе, так ты на лошади? Ну, валяй к пехтуру!

— В солдаты?

— А чего нет? Вымуштруют, небось! Дело не мудрое. Не в енаралы же тебя сажать?

— Я на то призвание не имею!

— Какое такое призвание? В дьячки что ли мостишься? Так дьячки нашему величеству сейчас без надобности...

— Я полагал, для разрешения важных государственных вопросов... Будучи знаком с иностранными порядками...

— Брось! Рылом не вышел!

Пугачев поднялся и решительно сказал:

— Ну, будет языки чесать, а то волдырь вскочит. Убери ты его, граф. Наш канцлер вчера мне все уши протурчал, что, мол, в походной канцелярии писарей не хватаеть. Приткни его туды.