Пугачев-победитель - Страница 113

113

На эти заводы налетел бурей славный воитель Михельсон раньше, чем туда дошла весть о разгроме Лодыжкина и взятии Перми. Сопротивление было оказано только на Кукляевском, где пьяные рабочие, отстреливаясь, легко ранили полковника Обернибесова и убили двух его драгун. На Миславском заводе пугачевский управляющий из варнаков Семенихин с товарищами заперся в конторском помещении, откуда стреляли из ружей, однако бежали, едва только был в них выпущен снаряд из полевой пушки. На Шаболовском заводе освободившиеся при нападении на него михельсонова отряда пленники перебили своих тиранов. В четыре дня Шишмаревский и все окрестные заводы были очищены от мятежников. Многие злодеи были без промедления казнены, прочие же подверглись суровому наказанию и под угрозой смерти поставлены на работы. Однако весьма долго наши заводы не могли достигнуть прежнего благосостояния, столь велико было разрушение, причиненное за короткое время мятежниками...

Главное дело было сделано: генерал Михельсон завладел хранившимися в заводских складах бронзовыми «шуваловками» и другими предметами, полезными для вооружения его армии.

Положение дел на Урале тревожило Пугачева и его соратников. На оружейных тульских заводах, тоже сильно пострадавших от хищничества рабочих и хозяйничания управляющих из варнаков, истопников и тому подобного люда, испытывалась нужда в железе, чугуне, стали и меди и все надежды возлагались на подвоз сырья с Урала.

Как мы знаем, сам Хлопуша, который в молодости был рабочим на Урале и кое-что понимал в заводском деле, рассчитывал после рождественских святок «слетать» на Урал и там, во-первых, наладить производство, а во-вторых, собрать войска и прогнать Михельсона из Перми

Несмотря на все предосторожности, принятые Михельсоном, слух о его намерении применить к делу пролежавшие больше пятнадцати лет в складах «шуваловки», проник и в Москву, но там он произвел слабое впечатление. Из близких к «анпиратору» лиц один только Минеев имел смутное представление о «шуваловках» и иной раз думал, не идет ли речь об изобретенных Шуваловым гаубицах какого-то особого типа. Кто-то, донес Пугачеву, что «шуваловки» «малость тяжельше солдатского ружья».

— Ну, ежели так, то с эдаким много не сделаешь! — засмеялся «анпиратор» — И настоящая пушка не столь далеко палит, а ежели такая махонька, то будет она, скажем, пукать и только всего! Дурак Михельсонов ваш! Вот Голицын-князек — тот мозговатый, что правда, то правда!. На всякие выдумки парень горазд! Егерей на лыжах бегать лихо обучил. Из снегу валы строит да еще какие?! У казаков многое перенял. Мозговат, мозговат, говорю... А Михельсонов — все по книжкам. Немец!

Разыгравшийся в Москве на святках погром, повлекший за собой беспорядки и в других городах и больно ударивший по созданным Пугачевым плохо дисциплинированным войскам, выдвинул в первую очередь вопрос о необходимости восстановить порядок и принять такие меры, которые обеспечили бы столицу от новых осложнений. Переживший злую тревогу в дни бунта «анпиратор» крепко засел в Кремле и уже не решался оставить столицу хотя бы на несколько часов. Не решался он отпускать от себя и Хлопушу, заявляя прямо:

— Только на твое, Хлопка, варначье пока что и можно положиться! Крупа глупая того и гляди шкандалист примется. А татарчат моих верных напугали, да и где они теперя? Случись что, не дозовешься! Нет, уж посиди-ка ты лучше, Хлопка!

И Хлопуша отложил до лета предполагаемую поездку на Урал.

Но доходившие с Урала и из Оренбурга вести продолжали его тревожить, и он снова и снова возбуждал вопрос о необходимости послать кого-нибудь на восток. Об этом и шла речь в тот день, когда молодой князь Семен Мышкин-Мышецкий рассказал отцу то, что случилось с ним в Раздольном

— На заводы можно послать Ильюшку, — нерешительно вымолвил Хлопуша.

— Трубецкого князя, то есть Творогова? — невесело засмеялся Пугачеа — Нашел кого! Не знаешь ты его, пса!

— Девок дюже любит!

— Это что! Пущай! Я сам к бабьятине пристрастен. А только Ильюшка — лукавый черт! Он давно уж подговаривается, чтобы я его в Пал Петровичи, цесаревичи, нашего престолу наследнички, назначил! Вот ты и рассуди пошлешь его, пса, власть ему дашь да деньги, да все такое, а ему заедет вожжа под хвост, он и почнет на дыбки становиться! Возьмет да и объявит, где ни есть, себя «анпиратором»! Оченно просто!

— Не посмеет!

— Чего побоится? Первое дело, он не верит, что наша масленица затянется. Мошну набил, погулял, покатался. Сыт по горло. Опять же в Москве скушно ему, его в степь тянет. Вот все это время про Стеньку поминает. Хорошо, мол, Стенька пожил, на персюков ходил, княжну, нисану красавицу, в полюбовницы взял. А Москва, мол, кислая...

— Пошли кого из Голобородек!

— Пошлешь их! Так они, стервецы, и оторвутся от моего тела белого! — сердито вымолвил Пугачев. — Впились в меня, как пиявки, кровь мою пьют, раздулись, а отпасть не хотят!

Помолчав, он продолжал:

— Подумывал я было; не послать ли Сеньку Мышкина? А он возьми да и скисни. Помирает. Чахотка в грудях открылась. Кровью харкает.

И уж совсем глухо добавил:

— Да оно, может, и к лутчему! Все одно пришлось бы его, Сеньку, приказать прирезать альбо удавить. Намозолил он мне глаза. Дюже схож с одним пареньком русявым, которого мы с Прокопием охладили. Так бы и ничего парнишка, Сенька-то, а смотреть на него неприятно... Напоминает... Ну его!

Хлопуша предложил еще несколько человек, но «анпиратор» отверг их всех, высказал горькую мысль:

— Народу у нас — видимо-невидимо, а полагаться не на кого. Людей настоящих нету! Сгоряча, когда драться приходилось, этого не было заметно. Драться-то, поди, каждый дурак может, были бы кулаки здоровые. А вот как править пришлось, тут тебе и осечка выходит! Тот дурак стоеросовый, этот — прямо помешанный, а тот людей без толку, как хорек кур, душит, а этот разум пропил, а вот этот в лес смотрит! Тошно и смотреть на сволоту, что округ нас с тобой собралась! А еще уменья нету. Ты его спрашиваешь, а он только глазами моргает.

113