Пугачев-победитель - Страница 110

110

Это было верно. Обоз с огромным количеством рублевиков и червонцев новой чеканки с изображением «Императора Петра III Феодоровича всея России» действительно шел из Екатеринбурга.

* * *

После взятия «анпиратором» Казани сильно пострадавшие партизанские отряды под общим начальством Михельсона оказались оттиснутыми далеко на север. Положение Михельсона сделалось одно время отчаянным, главным образом вследствие истощения боевых припасов. Однако испытанный и закаленный боец не потерялся. Без пощады отбирая у населения коней и фураж, он почти всех своих пехотинцев перевел на конное положение, а из тех, кого не было времени обучить верховой езде, создал особые отряды тележников и санников. Таким образом его малое войско могло передвигаться с удивительной по тем временам скоростью; сваливалось, как снег на голову, где никто не ожидал, а потом исчезало, оставив после себя на память трупы изрубленных драгунскими палашами или гусарскими саблями сторонников «анпиратора». Отличный артиллерийский офицер, особый талант которого признавался самим великим знатоком артиллерийского дела, фельдмаршалом графом Румянцевым, Михельсон приспособился и в этой области. Запрятав в лесных дебрях тяжелые пушки, он в несколько месяцев обзавелся большим количеством орудий совершенно нового образца, таких легких, что их можно было возить на простых деревенских телегах или на санях. Это были знаменитые «шуваловки», изобретенные еще во дни Елизаветы Петровны генерал-фельдцейхмейстером графом Шуваловым, но тогда встреченные Военной Коллегией недоверчиво. Однако по распоряжению Шувалова несколько сот таких «шуваловок» были отлиты на принадлежащем ему Шишмаревском заводе близ Перми, но так и остались лежать там, не будучи принятыми в казну. Михельсон, одно время служивший при Шувалове в ординарцах и исполнявший его поручения, вспомнил об этих забытых пушках. Когда Казань пала, а орды «анпиратора» пошли на Москву, Михельсон заколебался, не зная, что делать. Его соблазняла возможность пробиться на Петербург, отказавшийся принять «анпиратора», но еще больше манил его план широкого развития партизанских действий как раз там, где прошли первые полтора года деятельности Пугачева и где население уже испытало на себе все тяжкие последствия разрушений, произведенных смутой.

— Ежели Петербург устоит, туда всегда успею пробраться, — решил Михельсон — А ежели уйду отсюда, то кто будет мешать злодеям пользоваться всяким добром из этой области?

Он остался.

Несколько недель спустя после падения Казани конный отряд полковника Обернибесова, в составе около полутораста человек при двух полевых орудиях, внезапно вынырнул под Пермью, попытался ворваться в город, занятый пугачевцами, но при первых же выстрелах местного гарнизона бросился бежать, оставив по дороге одну из своих пушек. Успех окрылил пугачевцев, и местный комендант из казацких старшин Трифон Лодыжкин, оставив город под охраной нескольких десятков «городовых казаков», метнулся за убегавшим Обернибесовым. С ним было около тысячи конников и два пехотных батальона с четырьмя полевыми пушками. В семи верстах от города гусары и драгуны Обернибесова, видимо, окончательно потеряв голову, ринулись в Галахов овраг, бросив по дороге и последнюю пушку. Пугачевцы — это были исключительно конники — с криками торжества влетели на рысях в овраг и наткнулись на завалы из срубленных деревьев. Из-за завалов по ним ударил град картечи, бившей в упор, а сверху посыпались ружейные пули неведомо откуда появившихся егерей. Удар был такой неожиданный, что вся пермская конница кинулась в бегство, бросив свои четыре пушки. Но и выход из оврага был уже прегражден словно из-под земли выросшими засеками и оттуда шла пальба. Началась бойня. Спастись удалось немногим.

Тем временем подошли два батальона, убежденные, что идет расправа с царицыными слугами. Когда и на них брызнула картечь из скрытых за лесом пушек, они тоже кинулись в бегство. Весь гарнизон Перми оказался уничтоженным. Победители ворвались в город на плечах немногочисленных беглецов. Город сдался, не оказав ни малейшего сопротивления, а с ним в руки Михельсона — ибо отряд Обернибесова был только частью сил Михельсона — попала огромная добыча, наиболее ценной частью которой было большое количество боевых припасов в местных складах.

Многие впоследствии ставили в упрек Михельсону беспощадную суровость, с которой он расправился в Перми с попавшими в его руки сторонниками Пугачева. Число расстрелянных по приговорам военно-полевого суда разными местными летописцами определяется по-разному. По записям Зубарева, пономаря, всего было казнено около 400 человек, тогда как в записках краснорядца Лутохина говорится о двух без малого тысячах. Достоверно известно, что когда горожане прислали к грозному «енаралу Михельсону» смиренно молившую о милости депутацию, тот ответил:

— А где были вы, почтенные, когда Лодыжкин с товарищами забавлялись, кроша саблями взятых в плен беззащитных людей на соборной площади? А где были вы, когда мятежники резали женщин и детей даже в храмах?

Давший весьма подробное описание пермских событий заводской мастер Хольмстрем, обрусевший швед, между прочим, писал: «Накануне прихода генерала Михельсона в местном остроге содержалось около восьмисот дворян и бывших чиновников, а также до пятидесяти человек православного духовенства. Почти каждый день Лодыжкин отбирал из нас человек двадцать и предавал лютой казни. Я лично оплакиваю моих двух дочерей и мужа старшей из них. Особливо зверски Лодыжкин поступал с духовными лицами, даже теми, кои присягнули, страха ради, Пугачеву. На моей памяти было повешено шесть священников и семь дьяконов. Так погиб и семидесятипятилетний архимандрит Арсений, которого злодеи зарыли живым в могилу, заставив старца руками вырыть себе яму.

110